1943 год, село Овчиное
Людмилу Силантьеву в поселке уважали. Все знали — женщина духом сильная, честная и работящая. За Колю Силантьева замуж вышла, едва восемнадцать лет ей исполнилось. В 1937 году родила она Зою, а через год появилась Маша.
Жизнь супружеская сладкой не была, ведь попивал Коля изрядно. О том, чтобы уйти от мужа, речи и быть не могло — не поняли бы ни матушка, ни отец.
Да и люди бы осудили. Эка невидаль — мужик пьет! Разве повод для развода? Кто-то и вовсе без него тянет и детей, и работу, и ничего. А тут хоть плохонький, но мужик. Не привычна была Люда жаловаться, тихо несла свой крест. С огородом сама управлялась, дом в чистоте держала, мужа на людях не позорила.
Коля жену, казалось, любил. Руки не распускал, уважительно о ней отзывался.
— Счастливая ты, Люда, — вздыхала соседка тетя Аня, — Коля тебя на руках готов носить, ни слова худого не скажет тебе. Не то, что наши деревенские мужики, что баб своих костерят, еще и поколотить могут.
Люда не спорила, но и не соглашалась. Воспитана она так была – раз вышла замуж, то терпи, радуйся тому, что имеешь. Вот и терпела она, не признавалась никому, что порой до смерти тошно становилось, когда пьяный муж ночами в кровать лез.
В сорок первом, когда началась Великая Отечественная, Коля воевать ушел. Женщины в голос выли, провожая мужей на фронт, а Людка, стыдно сказать, и не печалилась особо. В доме ведь она была и баба и мужик. Детям не только за мать, но и за отца была. А по ленивому слабохарактерному пьянчужке, пусть даже ласковому и нежному, только лишь печаль без слёз в душе сидела.
И всё ж не совсем бесчувственной была Люда. Как-никак родным стал ей Николай за пять-то лет. Да двое дочек от него родила. Потому заболела душа, и сердце будто льдом покрылось, когда пришла похоронка на мужа.
Всплакнула женщина в тот вечер, когда о гибели супруга узнала, но уже на следующий день жизнь пошла своим чередом. Удивлялась этому Галя Иванова, соседка Силантьевых.
— Ты будто бы не любила мужа, — с укоризной сказала Галка, — только овдовела, а уже с Катериной что-то с улыбкой обсуждаешь. Даже лицо не заплаканное, синяков под глазами нет. Хоть бы перед людьми горе показала.
— На кой людям мои синяки сдались? – усмехнулась Людмила. – Мне детей растить надо, дом в порядке держать. С продуктами в городе худо, скоро к нам в Овчиное побегут последнее забирать.
— А чем тебе голод горевать мешает? – удивилась соседка.
— А тем, что надо картошки и репы побольше вырастить, свинью вторую брать, наверное, придется, её еще чем-то кормить надобно, — ответила Люда, — и надо крышу бы подлатать, еще одну зиму не выдержит. Как всё сладится, тогда и горевать начну. А пока некогда мне.
Пожала плечами Галка, не поняла она соседку, но и осуждать не стала. Да и как осудить эту сильную волевую женщину? Зла она никому не причиняла, родителям помогала, детей в строгости растила. Девчонки у Люды славные росли, вежливые и трудолюбивые.
Людмила работала на почте, со многими людьми знакома была. В военные годы в основном, конечно, женщины приходили посылку отправить или письмо получить. Вернувшись с фронта, на почту стали захаживать мужчины. Зашептались в поселке, что женихи вокруг вдовы вьются, да похлеще, чем за молодыми девицами.
— По селу слухи ходят, что Федя Лаврушин по тебе сохнет, — шепнула Людмиле Галка, — а все эти письма и посылки лишь для виду кому-то шлет.
— Это ж как надо убиваться, чтобы столько сушеного чернослива и мёду зазря в неведому даль сплавить, — насмешливо ответила Люда, — глупости говоришь.
— А вот и не глупости, — воскликнула Галка, — я тут с Федькиной теткой разговаривала, так она мне и поведала, что племянник по тебе сохнет, а подойти боится.
— Ну и на кой мне жених такой, что бабу пугается? – усмехнулась Людмила. – Брось, Галка, самой тяжко, зачем мне лишний рот в семью?
Пытались и других мужчин к Люде сватать. Дочка вдовца Иннокентия Павловича всё хотела отца своего к Людмиле пристроить. Тяжело жилось ей с ворчливым родителем, который с войны еще и хромым вернулся. Вот и пыталась она его личную жизнь устроить. Людмила только посмеивалась, когда девушка разные хитрости придумывала, чтобы свести их.
— Чего нос воротишь, подруга? – корила Людмилу Галка. – Тут девки замуж выйти не могут, ведь мужиков войной выкосило. Вдовы о крепком плече и не мечтают уже. А ты всёё ждешь чего-то.
— Да ничего я не жду, — вздохнула Люда, — просто не нужен мне мужик ради штанов в доме, хватит с меня Кольки, до сих пор помню, как маялись. Ни любви, ни помощи, лишь забот прибавлял.
— О дочках своих подумай, — упрекнула Люду соседка, — растут бедняжки без отца.
— О них я и думаю, — кивнула женщина, — мужики ж не ищут, о ком бы позаботиться, да добру научить. Им же нужна та, что их обихаживать будет. А тут, вон сколько хозяюшек на него одного придется. Нет, не хочу я, чтоб Зойке с Машкой портки чужому дяде стирать пришлось и за пустые щи выслушивать.
— Ох, лишаешь ты женского счастья и себя, и дочек, подруга, — вздохнула Галка и засобиралась домой.
Людмила пожала плечами. Не похожа она была на тех деревенских, что любого обладателя потертых штанов в доме за счастье принимали. То ли дело было в том, что не повезло ей однажды. А, может, все те блага, что мог дать ей любой деревенский мужик, она обеспечивала сама – и гвоздь прибить могла, и дрова наколоть, и воды принести. А коли самой никак, так за копеечку можно и соседа попросить.
1948 год
Зое в ту пору исполнилось одиннадцать, а Маше десять лет. Девочки хорошо учились в школе, матери помощницами были. Привыкли они, что матушка не очень ласкова, суха и немногословна. А всё ж другой матери они и не желали. Ведь несмотря на внешнюю суровость, чувствовалась в ней и любовь к дочерям, и готовность поддержать их в любом случае.
Дядя Серёжа появился в их жизни будто бы случайно. Просто заметили девчонки, что матушка их стала чаще улыбаться, смеяться озорно, как молодая. И к дочкам будто бы теплее стала — что Зою, что Машу то приобнимет, то по волосам ласково потреплет.
Приехал Сергей из города к бабке своей, чтобы помочь с огородом. Узнал, что Людмиле Силантьевой, которая на почте работает, помощь мужская по дому за денежку требуется, и пошел к ней.
Привыкла Людмила, что мужику все до мелочей указать и пояснить надо, не то наперекосяк сделает. Не первый раз привлекала она помощников за деньги. Работники кряхтели, качали головой, с обидой принимая указания от женщины.
— Я понял, хозяюшка, — с улыбкой ответил Сергей, — за час управлюсь, можешь отдохнуть пока. Привычен я без няньки всё делать.
— Ты без няньки мне тут делов таких натворишь, что дом рухнет, — ворчливо произнесла Людмила.
— Ну как знаешь, — кивнул головой помощник, — с тобой даже веселее будет. Приятно работать, когда такая красота рядышком.
Промолчала Людмила, не знала, как реагировать на ненавязчивый комплимент Сергея. Постояла рядом, поглядела, что всё по уму работник делает, и пошла по своим делам. Даже посоветовать нечего, не то что указывать на недочёты…
— Принимай работу, хозяйка, — произнес Сергей, показывая, что ступени на крыльце больше не прогибаются и не трещат.
Замешкалась Людмила, даже заволновалась почему-то. Протянула деньги работнику, а тот поглядел на бумажку и вздохнул.
— Хозяюшка, а, может, чайком напоишь вместе денег? – спросил Сергей. – Не могу я с такой женщины плату за пустяковую работу брать.
— Бери-бери, — повысила голос Людмила, не привыкшая, чтобы с ней спорили, — а чаем напою, в горле, небось, пересохло, пока с лестницей возился.
Налила хозяйка чаю и себе, и работнику. И как-то завязался разговор между ними – то о погоде, то о материалах для сарая. И цену не набивал себе Сергей, в отличие от других мужиков, и заслуги одинокой женщины не принижал, напротив, хвалил, как Люда одна управляется.
Сначала Зоя пришла со школы, вежливо поздоровалась и к себе в комнату ушла. А вот Маша, увидев гостя, заговорила с ним.
— Меня Маша зовут, — сказала девочка с улыбкой.
— Дядя Серёжа, — улыбнулся в ответ мужчина.
И как-то слово за слово разговорились Сергей с Машей. Она ему про гербарий, который в школе задали делать, а он ей про листики редких деревьев, что в селе не найдешь. Она про кошку Мурку, что мышей каждый день к порогу приносит, а дядя Сережа про своего Барсика, что был у него в детстве, и ловил даже птиц.
Поблагодарил Сергей хозяйку за гостеприимство, предложил еще чем-то помочь. Дров, например, нарубить.
— Может, воды натаскаю, а то я у тебя столько чаю выпил, небось вся водица на меня и ушла, — посмеялся мужчина.
Людмила согласилась. Разные мужчины к ней в гости набивались, многие и помощь предлагали. Вот только у других всегда намек какой-то нечистый сквозил. Вроде как, если помощь приняла, то по гроб жизни благодетелю обязана.
Сергей же работал быстро, ничего, кроме крепкого чая, не просил, был ненавязчив и приветлив. Стал он захаживать к Людмиле почти каждый день. С Машей дядя Сережа в первый же день общий язык нашел, а потом и со старшенькой Зоей подружился.
А однажды он пришел к Людмиле без приглашения. Принес цветы и вручил красивый букет хозяйке.
— Отпуск мой закончился, уезжаю, — с улыбкой произнес Сергей, — рад был познакомиться с такой прекрасной женщиной.
— Когда в следующий раз в наши края? – почему-то волнуясь, спросила Люда.
— Может быть, через год, когда отпуск случится, — ответил мужчина, — прощай, Людмила, девчонкам от меня привет.
Кивнула Люда, странное чувство поймала она. Сердце будто сдавило, а еще плакать почему-то захотелось. Во рту пересохло, поэтому вместо добрых слов на прощение, она лишь кивнула мужчине.
— Мама наша изменилась как-то, — сказала однажды Зоя сестре, — вроде и добрая какая-то стала слишком, но грустная.
— Да, я тоже заметила, — согласилась Маша, — думает о чем-то, меня просто так обнимает. Вчера даже не ругалась, когда я тарелку с супом перевернула.
Люда и сама не могла понять, что с ней происходит. Жила ведь она как-то до встречи с Сергеем, о любви и не думала. А тут такая тоска поселилась в душе, что терпеть её не было сил. Даже всплакнула как-то ночью Людмила, впервые задумавшись о своем одиночестве.
Вскоре беда случилась в поселке, умерла старуха Прасковья. Это ведь Сергея бабка-то, а значит, на похороны приедет ее внук.
Ждала Люда Сергея, а все ж боялась, что не зайдет он к ней. Но он пришел…
***
— Не могу я так больше, — заявил однажды Сергей, — давай уж или ты в город, или я к тебе.
Два года ездил Сергей в Овчиное, когда был в отпуске или по выходным дням. Три раза Люда к нему приезжала. Сблизились они за это время, о прошлом друг друга рассказали. Узнала Людмила, что у Сергея до войны была жена. Когда вернулся солдат, узнал, что она ушла к другому.
— Я её не виню, — рассказывал Сергей, — я далеко, неизвестно, вернусь или нет. А к ней стал директор обувной фабрики клинья подбивать. Пообещал ей сытую, беззаботную жизнь, вот она и не удержалась.
Детей у супругов не было. А после того, как пересидел несколько дней в холодной воде, да спал на холодной землеЮ вряд ли у Сергея они уже будут. Переживал он по этому поводу, так как всегда хотел большую семью. Потому с дочками Людмилы легко общий язык нашел. Конечно, Зоя и Маша уже не были маленькими детьми, но Сергею нравилось о них заботиться.
— Ты же знаешь, что просто так из села не уехать. Давай уж ты ко мне, — сказала Люда, которая тоже устала от постоянных разлук с любимым, — ты же водитель, а нам как раз в пекарню человек нужен, чтобы продукцию развозить.
Вот и переехал Сергей в Овчиное, стал жить с Людмилой и ее дочками. Расцвела женщина, по-настоящему счастливой стала. Сергей был добрым, внимательным и заботливым мужем.
